Рассказ о любом художнике требует своего "ключа". В одном случае это может быть биография. В другом - анализ полотен и только их. В третьем — книга отзывов на юбилейной выставке, полная тех самых добрых слов, которые люди часто опасаются сказать друг другу в глаза, и брани, от которой приходится принимать валидол. "Ключ" к Евгению Евстафьевичу Красовскому, заслуженному работнику культуры БССР — это люди, объем и характер общения.
Красовский весь "в людях”, как рыба в чешуе. Общение с ним всегда превращается в праздник: так свободно, увлеченно и заразительно, размышляя вслух, не подавляя собеседника, а вовлекая в совместное раздумье, говорит он сам; так радостно умеет слушать, так ненавязчиво и дружелюбно - наблюдать. Для него, думается, вообще нет неинтересных людей. Он равно отдается до конца беседе с мальчишкой /в свои семьдесят лет он организует конкурсы детских рисунков на асфальте/, с фанатиком-книголюбом /лучшие из "именных" экслибрисов в Белоруссии созданы им/, с дирижером камерного оркестра, с ткачихой-пенсионеркой. Молодой способный живописец только еще делает свои первые шаги в искусстве, а Красовский уже пишет его портрет и убеждает друзей посмотреть и оценить его работы. Только что появилась интересная книга Лопухова "История итальянского фашизма”, Евгений Евстафьевич первым рекомендует ее историку-аспиранту. В Минск приезжает Вильнюсский диксиленд - Красовский с убедительностью профессионала объясняет, что нового, оригинального принесли в советский джаз эти замечательные музыканты. Он удивлен, когда врач-психиатр признается, что не читал новой книги И.Кона "Открытие "Я", и убеждает его в том, как нужна эта книга для понимания психологии человека. Живописцы, увы, слишком часто поразительно не осведомлены в смежных искусствах, тем паче в науках.
Круг музыкальных привязанностей Красовского — от Палестрины и Орландо ди Лассо до Вебера, Пендерецкого, Мессиана. Круг его литературных увлечений — от Инессы де ла Крус и Ганса Сакса до Кобо Абэ и Кортасара, Мечислава Яструна и Антони Слонимского. Он читал Тацита и Маколея, Моммзена и Олара, Грамши и Швейцера.
Знает тридцать способов приготовления кофе и технологию переплетного дела. Все это входит в его искусство многообразием интересов и ассоциаций, особенной духовностью, щедрой открытостью в мир.
Необычайно широк творческий диапазон художника — тематическая картина и пейзаж, портрет и натюрморт, многочисленные акварели и графические работы — от офортов, линогравюр, монотипий до экслибриса /им выполнено более 150 книжных знаков/, наконец, керамика. Его картины отразили жизнь страны 30-х годов, героизм и трагедию Великой Отечественной войны, послевоенный созидательный труд. Им создана целая портретная галерея /живопись и более 300 офортов/ наших современников - производственников, общественных деятелей, спортсменов, работников культуры и науки… Все эти годы, начиная с довоенных лет, он отдает свои знания и опыт молодежи, сначала в средней школе, затем в Республиканском Дворце пионеров, в различных художественных студиях. Красовский всегда был хорошим художником — честным, профессиональным, отзывчивым, любознательным. В его творчестве всегда была особая духовная единственность, художническая неповторимость. 0 его живописи и графике уже в 50-х годах можно было говорить "мир Красовского". В начале 60-х годов работы Красовского стали по-молодому страстными, убеждающе неожиданными, в них зазвучали, уже навсегда, "и божество, и вдохновенье". Впрочем, в искусстве это бывает не так уж редко — здесь способность к открытиям нередко приходит с возрастом, когда опыт жизни, опыт души выкристаллизовываются в тему и порождают неугасающий "тайный жар".
"Живописец конденсирует в себе время, - говорит Красовский. - В искусстве важно не действие, а воздействие; не изображение, а впечатление... Живопись фиксирует порывы души художника, она сейсмографически точно улавливает оттенки и колебания мысли"...
Думающий художник Красовский как раз и стремится поймать, уловить многие вещи, которые помогают запечатлеть то, что происходит в его душе при столкновении с непредвиденностью, с его непохожестью на привычные представления, с его “подземными толчками” - то созидательными, то разрушительными. Его живопись, как и графика, - чем далее, тем более выражает процесс размышления над переживанием, впечатлением…
Красовский - не отчаявшийся пессимист и не скептик. Он жизнелюб, очарованный людьми и миром, убежденный в том, что "и жизнь хороша, и жить хорошо”: не по-детски, а зряче, сознательно, зрело, всем нажитым за долгие годы "фактическим опытом" ответного тока доброты - за добро, любви - за любовь, справедливости — за истину. Его портреты и пейзажи дышат одухотворенностью душевного здоровья, соразмерностью и ясностью непоспешливого на суд внимания, ощущением вечного обновления жизни — и в радости, и в страдании — плодоносящего добрым цветом, если нет озлобленья на почву, в которой растешь. Взгляд Красовского — взгляд садовник, наблюдающего, как расцветает сад и всегда сторожко готового охранить его от вредителей, маскирующих естество своё, и от набегов разрушительных сил природы, пока высшая сила творенья не заставит их созидать...
Молодость, обретенная с возрастом, - это уже навсегда. Это время, когда всё уже впереди. Позади — много преодоленных вершин, и художник постоянно в пути.
Виктор Круглянский.
Из статьи для АПН на Польшу, 1979 г.